Убийства мальчиков-посыльных - Страница 9

Я закрылся в отведенной мне комнате матушкиного дома. Дни текли, как медленная и грязная река. Я спал неделями. В начале весны вроде бы начал постепенно приходить в себя. Потом я как-то оказался на улице — еще сильнее уставший от такого долгого сна. Помню, что боялся выходить, но еще больше боялся, что если не выйду сейчас, то не выйду больше никогда.

У меня жутко болело все тело, а от малейшего движения ныли кости. Улицы проплывали мимо одна за другой, и я бродил повсюду, не очень уверенный в том, что понимаю, куда иду. Как-то раз я оказался перед букинистическим магазинчиком с зеленой деревянной дверью. Магазинчик принадлежал мсье Жакобу — самому известному в городе букинисту. Когда я возвращаюсь в родной город, я всегда почему-то — сознательно или случайно — оказываюсь перед этой ярко-зеленой, как голова селезня, дверью; и каждый раз мне делается радостно при мысли о том, как хорошо прийти сюда.

Много лет назад кто-то вырезал на двери по-французски «Я тоже» — «Moi aussi». Мсье Жакоб долго с пеной у рта ругал тех, кто отважился на такое варварство, и, сверкая от ярости глазами, клялся купить и установить новую дверь, а на ней написать такие слова, которые даже мне стыдно здесь упоминать. Однако вырезанные слова таили в себе такой важный смысл, а тот, кто их вырезал, столь искусно владел перочинным ножом, что вскоре и покупатели, и сам мсье Жакоб еще больше полюбили лавку за эту надпись. Moi aussi. Я тоже.

Как бы я ни был рад видеть мсье Жакоба, наша встреча все же получилась несколько прохладной. Натура моя такова, что, встречаясь и расставаясь с людьми, я веду себя весьма сдержанно. А между тем все жители моего города, встречаясь, всегда радостно обнимаются, и им даже, бывает, удается пролить несколько слезинок.

Но мсье Жакоб переехал жить в наш город только на пятом десятке, и поэтому он не обиделся на эту мою холодность и не расстроился. Как раз даже наоборот — он весело сказал: «Как же мне не знать, что вы ищете, сударь? Вы, конечно, опять ищете биографии дрессировщиков лошадей».

Не сказать, чтобы мне было свойственно страстное увлечение чем-либо. Но я давно интересуюсь биографическими книгами, особенно биографиями дрессировщиков лошадей.

— Вы, как всегда, правы, мсье Жакоб, — ответил я. — Поверьте, сейчас я даже готов отказаться ото сна ради какой-нибудь долгой и запутанной биографии.

— Аа-ах! Аа-ах! — восхищенно вздохнул мсье Жакоб. — Тут была одна книжка, как раз для вас. Как его… господин Волковед — вот уж имечко… трудно выговорить… один из моих новых клиентов… Сколько дней прошло?.. Кажется, дня три назад… Нет, в прошлую среду, ровно пять дней назад он пришел и купил биографию одного дрессировщика лошадей, точно то, что вы ищете. Когда он опять придет, сразу отправлю его к вам, чтобы он продал вам книгу…

— Кто это еще такой, этот господин Волковед? — с негодованием перебил его я. — До чего мы докатились?! Я что, должен теперь покупать книги о повадках волков? Знаете что, мсье Жакоб?! Поверьте — мне противно, что меня угораздило жить в такое время, когда каждый интересуется чем ни попадя.

По правде говоря, мне стал противен и сам мсье Жакоб — из-за того, что он продал господину Волковеду такую редкую, нужную мне книжку.

— И не говорите! — поддакнул мсье Жакоб. — И не говорите. Всем теперь до всего есть дело. На днях тут один инженер купил себе книжку про балет. В розовой обложке. А один ювелир схватил у меня тут же, как увидел, один из самых редких атласов по истории — это ювелир-то, представляете? Я даже не уверен, умеет ли он читать. Просто какая-то болезнь у всех началась: скупать книги.

— А кто такой этот господин Волковед? Будьте так любезны, скажите, пожалуйста, — прошипел я. — Хотя и так ясно, что этот тип собой представляет.

— Ей-богу, поверьте: то, что он собой представляет, так же трудно выговорить, как и его имя, — ответил мсье Жакоб. — По правде говоря, он — специалист по волкам, этому делу он посвятил многие годы. А сейчас он спекулирует на бирже, чтобы заработать на жизнь. Ничем не примечательный, заурядный, но крайне учтивый человек. Ну, прошу вас, не сердитесь на меня.

Я смотрел на него с такой ненавистью, что на лбу у мсье Жакоба выступили капельки пота.

— Ладно, мсье Жакоб, — наконец выговорил я. — Мне не хочется сердиться на вас из-за какой-то биографии. Но если вы устроите так, чтобы нужные мне книги попадали ко мне, буду вам признателен. Я же недавно вернулся из дальней поездки…

Мсье Жакоб просто весь извивался от страданий, которые причиняло ему сознание собственной вины. В глазах старика горело пламенное желание чем-нибудь утешить меня и тем самым обязательно завоевать мое сердце, и он сокрушенно вздохнул:

— Ах, сударь… Не знаю, как сказать вам… Но вы не заметили у нас в городе ничего странного?

— Как же не заметить, мсье Жакоб, — ответил я. — В городе все как-то загадочно молчат. Словно в рот воды набрали.

— Убийства мальчиков-посыльных, — прошептал он с таинственным видом. — Мальчишек убивают одного за другим. Никто ничего не может понять.

— Убийства посыльных? — изумленно переспросил я, да так громко, что мне на голову неожиданно с верхней полки свалилась книга. Когда я наклонился, чтобы поднять ее и положить на прилавок, то мои глаза волей-неволей задержались на ее названии: «Волки и особенности их брачных повадок в неблагоприятных экологических условиях».

Грустно было слышать, что в нашем городе — городе, где от силы совершалось два-три преступления в год, произошла серия жестоких убийств, к тому же убийств мальчиков-посыльных. Конечно же, старик Жакоб, заговорив о том, о чем все молчали, пытался добиться моего расположения или хотя бы смягчить мой гнев. Чуть не заикаясь от растерянности, я пробормотал: «Господи, мсье Жакоб, вы хоть понимаете, что вы говорите?»