— Добрый вечер, посыльный, — поздоровался я. — Кажется, ты хочешь что-то мне сообщить?
— Да, сударь, — он вздрогнул, услышав мой голос. Но не растерялся, и его ясные голубые глаза быстро приняли всегдашнее пустое, беззаботное выражение, обычное для всех посыльных.
— Мсье Жакоб попросил меня передать вам записку, сказал: она очень важная. Ваш слуга утверждал, что вы спите; но мне пришлось настоять, чтобы вас разбудили. Надеюсь, вы меня простите.
— Прошу тебя, дорогой мой мальчик, не извиняйся, — улыбнулся я. — Очень хорошо, что ты пришел. По правде, я давно хотел задать кому-нибудь из вас несколько вопросов о посыльных.
— Городская библиотека, буква «П», — отчеканил он. — Если хотите, могу рассказать, как пройти в библиотеку. Алфавит, надеюсь, вы знаете. Если открыть статью «Посыльные», можно узнать про нас все, что хотите, а может быть, и больше.
Ух ты, какой ледяной тон! Я даже растерялся. Точнее, я не мог понять, что происходит. Наверное, именно о таком говорила Эсме. С этими ходячими энциклопедиями не то что девять часов, а девять минут покажутся кошмаром.
— Хорошего вечера, сударь, — сказал посыльный.
— Хорошего вечера, посыльный, — ответил я.
В этом городе, кажется, все знали, что я интересуюсь убийствами посыльных. А может, его презрительная, раздраженная гримаса была стандартной реакцией на всех любопытных, кто сует нос не в свои дела? У меня из головы не выходили слова Эсме: «Мы им противны». Я открыл и прочитал записку, принесенную посыльным.
Записка мсье Жакоба была написана зелеными чернилами, дрожащей старческой рукой, украшена кляксами и начиналась словами:
...Дорогой друг,
Я разузнал кое-что о посыльном, убитом вчера ночью… Тотчас, но только тотчас приходите ко мне в магазин. Нам надо о многом поговорить… Сообщу вам все, что вы хотели знать! Осторожнее с посыльным, который принесет вам эту записку. Задайте ему пару вопросов, если хотите. К примеру, спросите, как пройти в Городскую библиотеку. (Я объясню вам, как). Буква П после О, но до Р. Смеетесь? Шутки в сторону! Торопитесь ко мне, пока я не закрыл магазин.
А заканчивалась подписью:
...Я почувствовал, что готов сойти с ума. Я чувствовал себя марионеткой в балагане Жакоба. То он присылает посетителей, зная, что со мной происходит и будет происходить. То он специально начинает говорить на те темы, которые не дают мне покоя, и предлагает выход из них. Если я сейчас занялся этими дурацкими убийствами, вместо того, чтобы сидеть и читать свою книжку о дрессировщике лошадей, то это все из-за него, Жакоба. Кипя от ярости при этой мысли, я пронесся по улицам, как реактивный самолет, и очутился перед магазинчиком Жакоба с дверью ярко-зеленого, как голова селезня, цвета. На двери все так же красовалось: «Moi aussi».
— О Господи, друг мой! Боже, боже, боже мой! — такими словами он встретил меня, будто я только что вернулся из многолетнего кругосветного путешествия.
— Мсье Жакоб, — сказал я, сделав кислое лицо. — Вы сами, очевидно, выбрали этого прелестного посыльного, или каждый из этих малюток такой очаровашка?
— Вы, конечно, уже думали обо всем этом? — спросил Жакоб. — Уже думали, какие они, где они живут, как растут, как умирают? Посыльные повсюду — то там, то здесь. Мы все знаем, какие они умные, безупречные и не такие, как все. И то, что они могут быть одновременно в нескольких местах. Каждый из них — драгоценность, алмаз, дарованный нам нашим богатым городом. Но, клянусь вам, они — не машины. Так или иначе, они — люди.
— Я не знаю, мсье Жакоб, — вздохнул я. — Я теперь вообще ничего не знаю. Конечно, они очень помогают нам. Потом, они — символ богатства нашего города, его развития, уровня развития нашей науки, наших способностей управлять и конструировать из генов все, что нам хочется. Но, опять же: для чего они были созданы, эти посыльные? Разве их создание не кажется жестоким опытом на людях?
— Кто знает, — сказал Жакоб. — Может быть, и они задаются этим вопросом, кто знает. Знаете что? Не стоит просто так воспринимать события. Представьте себе высокий дом. Вы сейчас гуляете только по его подвалу и первому этажу, а когда подниметесь на крышу и осмотритесь вокруг, то станет видно все. Вы все тогда увидите — Городской Совет, матерей, посыльных, все.
— А, вы заговорили о матерях, и я тоже вспомнил кое-что, — сказал я. — Она такая приятная, я все время думаю о ней. Спасибо, что прислали ко мне Эсме. Очень полезно было с ней поговорить. И потом, она — самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
— Эсме? — удивился Жакоб. — Какая Эсме?
— Мать посыльных, какая еще? Вы направили ее ко мне, сегодня утром. Блондинка. Очень красивая.
— Все матери посыльных блондинки и о-очень красивые, — с неприязнью сказал Жакоб. — Я никакой Эсме не посылал. У меня в магазине бывает один вздорный тип. Вот он, да, очень хотел с вами познакомиться. К вам я отправлял только его, а еще — как его — помните, он еще купил эту биографию вашего дрессировщика, вы еще на меня разозлились… Этот, специалист по волкам… Вот его я отправлял к вам.
— Мсье Жакоб! — изумленно воскликнул я. — Что вы такое говорите? Разве вы не отправляли ко мне Эсме?
— Не-ет, ну что вы, сударь! — расхохотался Жакоб. — Она вам просто наврала.
У меня в голове мгновенно пронеслось: красные кружевные перчатки, слова Эсме и мой сон. Почему мы всегда быстро и с легкостью верим женщинам? Почему мы так быстро начинаем им доверять? Почему им удается так быстро влиять на нашу душу? Оттого, что они кажутся нам более открытыми, чем мы? Или более хрупкими? Или оттого, что они выглядят более искренними и отзывчивыми? Черт. Я доверился этой Эсме. Доверился Эсме. Эсме.